МИКАЭЛ ТАРИВЕРДИЕВ, армянин по происхождению, родился 15 августа 1931 года в Тбилиси. Всю свою профессиональную жизнь, с момента учебы в Государственном музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных в классе Арама Хачатуряна и до последней звуковой партитуры, которую он сдал за два месяца до смерти в Московский театр имени Ермоловой, он провел в Москве. Умер 25 июля 1996 года в Сочи, куда уехал на море. Он был спортсменом, фотографом, за год до смерти попал в список секс-символов России, многие годы слыл плей-боем и светским человеком, вел телепрограммы и писал музыку кино. Он композитор необычной судьбы. Его имя было популярным на протяжении всей его жизни в искусстве. 

«Люблю»

Для многих он так и остался автором музыки к кинофильмам «Семнадцать мгновений весны» и «Ирония судьбы». Широко известные работы в кино заслонили огромный пласт творчества Микаэла Таривердиева. Вокальные циклы, сочинения для органа, оперы, балеты, инструментальные концерты – все это оставалось в тени.

Сегодня его имя, судьба и творческое наследие по-прежнему вызывает интерес.

Тбилиси – полифонический город

Микаэл Таривердиев родился в Тбилиси,в армянской семье, которую в городе хорошо знали. Его дед Гришо Акопов был авторитетным человеком. Землевладелец, в городе у него был большой кирпичный дом в три этажа в районе Дидубе. Владел большими фруктовыми садами на берегу Куры, занимался торговлей. Сато, мать Микаэла Таривердиева, была одной из шестерых его дочерей. Была помолвлена с Иосифом Хуциевым, с которым рассталась, когда он уехал учиться в Москву. Вышла замуж за Леона Таривердиева, приехавшего в Тбилиси из Баку, где он окончил финансовую академию. Но родом он был из Карабаха. По семейному преданию предки появились в Армении с войском Чингисхана, в котором было немало христиан. Пра-пра-прадед был тысячником, персидского происхождения.

Когда родился сын, Сато Григорьевна всю себя посвятила ему. Это был долгожданный ребенок, единственный. И если говорить о главном, что сформировало Микаэла Таривердиева как человека, его восприятие мира, людей, его характер, это была любовь. В детстве эта любовь матери сочеталась со строгостью воспитания и со всем укладом «хорошего дома». Он и внешне похож на мать, удивительной красоты женщину.

«Всему, что было во мне хорошего, я научился у моей матери. А все плохое – это то, чему я не смог у нее научиться».

Микаэл Таривердиев, из книги «Я просто живу».

Из воспоминаний Арфени Елаговой, двоюродной сестры Микаэла Таривердиева:

- За что меня наказал Бог? – таким некрасивым ей показался новорожденный сын.

В детский садик Балик ходил самостоятельно, так как садик находился в соседнем доме. Балик был влюблен в свою воспитательницу. Когда он узнал, что воспитательница вышла замуж, он перестал ходить в детский сад.

Когда Сато Григорьевна приехала повидать сына в санаторий и привезла ко дню рождения подарки, в том числе большой торт, Балик бросился к окну и громко крикнул, приглашая своих друзей:

- Ребята, рождения начинаются!

В этом приглашении он инстинктивно использовал множественное число, тем самым подчеркивая количество действующих лиц (он же всех позвал) и объем всеобщей радости.

12-летний Гарик – так тогда его все звали, – увидев, как все готовят к женскому дню 8 марта подарки, решил встать в очередь (очевидно, само по себе это явление – очередь – придавало намерению важность). Это были военные годы, и ему показалось, что очередь является признаком важной цели. Он выстоял в ней и купил зеленые трикотажные женские трусы и прибежал с подарком в отдел статистического управления к маме. Отдел был растроган, мама была растрогана до слез, хотя трусы, конечно, понравиться не могли. Даже несмотря на военные годы.

- Балик-джан, почему же зеленые?

- Мама, только такие продавались.

Гарик был очень любознательным и восторженным мальчиком. Эти свойства его характера всегда превалировали над осторожностью и страхом. В летнем саду Муштаид действовала парашютная вышка. Это было внушительное сооружение, и Балик решил прыгнуть с парашютом. Его отговаривали. Но он настаивал, и ему, наконец, разрешили подняться наверх. На него надели стропы, ремни, и он прыгнул… Но увы! Он повис в воздухе наверху, так как вес его тела был недостаточен для спуска. Пришлось его, болтающегося там наверху, крючьями притягивать к площадке. Затем к нему был прикреплен дополнительный груз, и он, наконец, приземлился.

Мика обожал лошадей. Он тренировался на ипподроме. Хорошо помню немые сцены за столом. Сахар в сахарнице таял на глазах, стоило Сато Григорьевне выйти из комнаты. Заметив это, она с укоризной смотрела на Мику. Сахара не хватало и людям. Мать и сын понимали друг друга, и укоризна была молчаливой. Мика ездил на трамвае на дальний ипподром и привозил лошади сладости, которых недоставало всем. Однажды они вместе свалились, не взяв барьер. Мика сильно разбил себе подбородок.

Пришли другие времена и увлечения: бокс, плаванье (он – очень хороший пловец). Из духовных увлечений тех лет (кроме музыки) – философия, литература (особенно поэзия), фотография.

В первые годы учебы музыке Балик очень сопротивлялся, и с мамой часто происходили такие диалоги:

- Мамочка, я не хочу, я только для тебя…!

- Да, да! Вот и занимайся для меня! – приговаривала Сато Григорьевна, держа в руках линейку (хотя трудно себе представить, чтобы линейка пускалась в ход).

«Я виноват»

Увлеченность в познании мира, увлеченность литературой, спортом Микаэл Леонович пронес через всю жизнь. В детстве и юности он занимался боксом, конным спортом, мотоциклом – легче перечислить, чем он не занимался. Он был членом сборной Грузии по плаванью на дальние дистанции. Первый фотоаппарат ему подарил отец, и он ходил в фотокружок в Доме Пионеров. Но, конечно, главной его страстью была музыка.

Сергей Гаспарян, друг детства:

До четвертого класса мы сидели на одной парте. По-моемому, я был единственным из класса, который с ним дружил. Вообще класс его не воспринимал. Не знаю, чем это объяснить. Может быть, тем, что мы все играли в футбол, в разные игры, он никогда не принимал в них участие. Его подпольная кличка была «Бутылка». Потому что он узкий такой был, плечи как-то вперед выдавались, и он напоминал по форме бутылку. У нас у всех клички были. У него вот – «Бутылка». Он не обижался.

Наш класс «А» соперничал с классом «Б». У нас все время драки были. Мы дрались портфелями, класс на класс. А Мика всегда убегал. Не потому, что боялся. Просто у него сразу после школьных занятий были занятия по музыке. Он в школу приходил с портфелем и папкой для нот со шнурками. Ему вслед кричали, что он трус. А он никак не реагировал. Он знал, что ему надо на музыку. Он был очень предан музыке. По-моему с того времени он как-то отгородился от всех, какая-то оболочка у него появилась. И он не подпускал близко никого.

Независимость

Учился Микаэл Таривердиев в знаменитой 43 школе. Первым произведением, которое получило признание, стал гимн школы, который до сих пор помнят и поют на своих встречах выпускники школы разных лет. Там же произошел и эпизод, повлиявший на его жизнь и проявивший его характер. Тогдашний директор школы ударил его одноклассника, и мальчик, сын школьной учительницы, оглох. Микаэл Таривердиев выступил на комсомольском собрании и осудил директора. Директор вызвал Сато Григорьевну и сказал: «Либо вы забираете его из школы, либо он вылетит из нее с волчьим билетом». Конечно, мама забрала его, и ему пришлось заканчивать последний класс в вечерней школе. Потом он поступил в Тбилисское музыкальное училище и окончил его за год.

В 1949 году арестовали отца, который работал Директором Центрального банка Грузии. Несколько месяцев Сато Григорьевна с сыном скрывались, переезжая с квартиры на квартиру, голодали. Микаэл Леонович давал частные уроки, чтобы заработать на жизнь. Странно, но он не чувствовал себя несчастным.

Тогда же он пишет два маленьких балета, которые были поставлены силами хореографического училища на сцене Тбилисского театра оперы и балета им. З.Палиашвили. На гонорар он купил шляпу. Это был первый профессиональный успех и первая работа на заказ. Во всей «балетной» истории был еще один момент, ставший условием дальнейшего профессионального, творческого, человеческого взросления. Роман с балериной. Кто она, как это было – Микаэл Леонович не помнил. Он помнил только сам факт своего вступления во взрослую – не только профессиональную – но и мужскую жизнь.

Микаэл Таривердиев поступил в Ереванскую консерваторию, но сбежал из Еревана через полтора года. Как сам он написал в автобиографической книге: «Розовый красивый город меня не принял». На самом деле Ереван стал серьезным испытанием. Этот город всегда отличался от солнечной, веселой, немного легкомысленной и очень артистичной атмосферы Тбилиси, который на протяжении многих лет был центром всего Закавказья. Культурный, человеческий уровень Тбилиси был совершенно другим. Тбилиси продолжал оставаться столицей со всем присущим этому понятию стилем. Ереван был проще, меньше, больше сконцентрирован на национальном. Тбилиси это монохромное ощущение еще долго было не известно. Микаэл Таривердиев прижиться там определенно не мог, хотя он старался прижиться. Он стал учить армянский язык. И тогда неплохо им владел. Но в Ереване в нем чувствовали чужака, «армянина второго сорта» – как написал он в своих мемуарах. А еще – не сложилось с педагогом. В консерватории все, что напрямую не было связано с использованием армянских тем и мелодий, считалось космополитичным. Очень кстати пришлось постановление о космополитизме 1948 года.

«Сонет о сыне»

Микаэл Таривердиев, как многие растиньяки тех лет, как он называет своих друзей тех лет, уезжает в Москву, чтобы поступить в Институт имени Гнесиных в класс Арама Хачатуряна.

Гнесинка

Из письма Микаэла Таривердиева отцу, который еще находится в лагерях. 1952 г.

Дорогой папа!

Продолжаю письмо, начатое еще позавчера. Сегодня только что объявили результаты экзаменов по композиции. На 4 места было 28 заявлений, т.е. конкурс был очень большой. Из всех поступающих я единственный получил 5, причем не просто, а с плюсом. Из остальных поступающих 27 человек только 7 получили «4» и будут бороться друг с другом, а все прочие очевидно не попадут.

Отношение ко мне совершенно изумительное, буквально на руках носят. И что особенно приятно и удивительно (для человека два года прожившего в Ереване), что после того как я исполнил свои вещи, люди, которые должны, казалось бы, видеть конкурента, сами поступающие, – подходили и говорили, что это феноменально, замечательно и т.д. Тут нет той тупой завистливой атмосферы, которая меня так угнетала в Ереване. Итак, я попал, причем попал с треском, что называется.

Мои родные мама и папа. Я прекрасно понимаю, что всем этим счастьем я обязан Вам. Что Вы оба поняли меня, что я не мог жить так, как я жил, что атмосфера как ереванская так и тбилисская меня угнетала, душила во мне все лучшее и хорошее.

Я понимаю, как Вам теперь трудно, ведь мы теперь так далеко друг от друга.

Я могу быть удовлетворенным и счастливым только здесь. Тем более, что уже скоро, очень скоро наша беда кончится, и Вы, конечно, переедете сюда и мы заживем здесь еще лучше и счастливей чем прежде. Эти годы не прошли даром, они всех нас многому, очень многому научили.

Да, я забыл написать, еще не известно, у кого я буду в классе, у Шебалина или у Хачатуряна, это еще не решено. Хачатурян – это великий композитор, но как педагог еще очень молодой, в этом году он будет преподавать впервые. А Шебалин это всеми признанный, лучший педагог в Москве, хотя как композитор довольно заурядный.

Но меня очень тянет к Хачатуряну.

Ты знаешь, папа, в первый раз в жизни мое авторское самолюбие удовлетворено по-настоящему, с избытком: при таком конкурсе, при такой комиссии, состоящей из светил музыкальной Москвы, я прошел блестяще и где, – в Москве.

Институтские годы были счастливыми и плодотворными. Несмотря на неустроенность и бедность быта, несмотря на запреты того, к чему он, как и многие, стремились – к познанию современной музыки, современных технологий. Но жадность в познании нового брала свое. Тем более, что новым была пронизана атмосфера тех лет, постепенно менявшаяся с марта 1953 года. И все же главным в институтские годы были «академические рамки», та музыкантская база, без которой в композиторской профессии, если ты ее уважаешь, существовать невозможно. Даже если ты гений.

В эти годы Микаэл Таривердиев разгружает вагоны на Рижском вокзале, отказавшись от заманчивых предложений подработать тапером в ресторане, пишет первые свои вокальные циклы, которые впоследствии будут исполнять знаменитые певицы, знакомится со ВГИКовцами, начинает работать в кино.