Взгляды на этот вопрос остаются диаметрально противоположными, однако мало кто сомневается в фундаментальном характере произошедших (ещё не закончившихся) изменений. Ощущение близкого «конца истории» стремительно уступает место тревожным ожиданиям новой волны мирового экономического кризиса, способного обернуться обострением глобальных противоречий. У многих экспертов возникают опасения, что государства Южного Кавказа и Центральной Азии со временем могут повторить судьбу тех стран Ближнего Востока, которые оказались синхронно охвачены бурными революционными событиями. Отделить внутренние причины волнений в Тунисе, Египте, Йемене, Ливии, Сирии от влияния внешних факторов чем дальше, тем более проблематично. В ходе пресс-конференции 21 февраля 2011 года «архитектор перестройки» М.С.Горбачев одобрил революции в арабских странах, увидел в них аналогии с событиями 1989-91 гг. в Восточном блоке и СССР, добавив: «Это всех касается».

Распространение нестабильности на бывшее советское Закавказье способно привести к окончательной разбалансировке ситуации, что, с учетом геополитического единства Южного Кавказа и Северным, может привести к непредсказуемым последствиям уже для России, играющей важную роль в непростом процессе карабахского урегулирования.

Политико-правовые истоки карабахской проблемы на протяжении последнего века были тесно связаны с судьбами Российского государства, как минимум дважды – в 1917 и 1991 годах претерпевавшими радикальную трансформацию, последствия которых для Нагорного Карабаха и его жителей были более чем драматичными. Уже к концу 1960-х – началу 1970-х гг. явственно обозначились признаки системного кризиса как экономической модели СССР, так и механизмов принятия ключевых политических решений, явно переставших соответствовать внешним и внутренним вызовам, которые крылись, не в последнюю очередь, в «матрёшечном» принципе организации государства. Известный политолог Сергей Маркедонов приводит мнение американского этнолога Юрия Слёзкина: «СССР создавался националистами и был разрушен националистами». «Национализация» коммунизма в хрущевские 1950-1960-ые и в брежневские 1970-ые облегчалась гораздо большей (по сравнению со сталинским периодом) свободой внутри правящей номенклатуры, продолжает С. Маркедонов. Очень емко на примере Южного Кавказа зигзаги советской национальной политики охарактеризовал американский исследователь профессор Университета Мичиган Р.Г. Сюни: «Парадоксы советской якобы марксистской национальной политики для кавказских народов становились все более очевидными в каждое новое десятилетие советской власти. Центральное партийное руководство в Москве с якобы интернационалистской идеологией, осуществляло с помощью партийных властей в южных республиках контроль над демографическими и культурными трансформациями. Так 100 лет назад Ереван, столица Советской Армении имел мусульманское большинство, Тбилиси (Грузия) и Баку (Азербайджан) были в начальные годы советской власти преимущественно русскими и армянскими городами. Когда Советский Союз вступил в седьмое десятилетие, эти города стали в полном смысле этническими столицами национальных государств. После десятилетий молчания урбанизированное население, дети бывших крестьян, вдохновленные диссидентами националистами, вышли на улицы» (1).

Вопрос армяно-азербайджанских отношений в их исторической ретроспективе можно рассматривать с разных ракурсов. Некоторые исследователи совершенно справедливо указывают на положительный многолетний опыт относительно бесконфликтного сосуществования армян и азербайджанцев в составе единого государства, а также на их совместные бизнес-проекты на территории России, на отсутствие ярко выраженного армяно-азербайджанского противостояния в Грузии и т.д. Однако целый комплекс источников рисует менее благостную картину. Совместное проживание в местах чересполосного и смешанного армяно-азербайджанского расселения (это не только некоторые районы Нагорного Карабаха, но и земли северной его части и далее, включая район Кировабада (2)) еще в последние советские десятилетия характеризовалось скрытым накоплением конфликтогенного потенциала межэтнического характера (3). Подобные явления не были чем-то исключительным для этого района СССР, однако в рамках единого государства карабахский конфликт разворачивался прежде всего как политический. Бакинские и сумгаитские армяне (многие из которых, будучи потомками тех же выходцев из Карабаха, однако являлись в основном русскоязычными, «советскими» людьми) отнеслись к зазвучавшим в Степанакерте требованиям негативно, однако это не спасло их от этнической чистки на основании принципа «коллективной вины», который подразумевался, что называется, по умолчанию (4).

Подспудный процесс «этнизации» характеризовал государственное строительство, «национальное по форме, социалистическое по содержанию» (5) не только для Кавказа, но и, например, для Балкан, где конструирование новых государственных образований базировалось на поощрении этнической и конфессиональной розни, сопровождаемом геополитическими и экономическими расчетами. Итоги перемещения армянского и азербайджанского населения по результатам военных действий в соответствии с зонами контроля сторон вовсе не являются чем-то исключительным. Аналогичные, даже гораздо более массовые перемещения неоднократно подтверждались международным сообществом в новое и новейшее время – де-юре и де-факто (можно упомянуть греко-турецкий обмен населением в 1922-23 гг., послевоенные Силезию, Померанию, Восточную Пруссию, на нашей памяти это турецкий Кипр, Босния и Герцеговина, Хорватия, Косово, Абхазия, Южная Осетия (6)). Параллели карабахского противостояния с балканскими конфликтами, встречающиеся в западной прессе (7), вызывают устойчивые подозрения в наихудших намерениях по отношению к Армении и армянскому народу, которые становятся самостоятельным фактором общественных настроений, консолидации различных структур гражданского общества, вне зависимости их степени реальной обоснованности подобных ассоциаций.

Вновь подчеркнём: исторические судьбы Карабаха, включенного в начале XIX века «на вечные времена» в состав России, всегда были тесно связаны с Российским государством. Поэтому совершенно закономерно, что карабахская проблема неизменно актуализировалась в смутные для России времена. Провозглашенная в СССР в середине восьмидесятых «демократизация» и «перестройка» означали «свободу» (переходящую в безнаказанность) для всех – в том числе и для политических элит закавказских республик с их тенденциями построения у себя этнократических государств, вполне оформившихся еще в 70-е годы (8). Неизбежным следствием этого процесса стали концепции «наглых гостей» или «разбойников, спустившихся с гор», подкреплявшиеся соответствующей идеологической, экономической и политико-административной практикой. В Карабахе, с его непростой историей взаимоотношений с бакинским центром, довольно рано осознали очевидную вещь: любое ослабление власти союзного центра рано или поздно приведет к тому, что карабахцы останутся один на один с Азербайджаном. И потому они постарались, невзирая на те или иные политические игры (избежать которых вряд ли получилось бы в любом случае), дистанцироваться от Баку, причем делая это неизменно в существовавших правовых рамках, будь то знаменитое решение внеочередной сессии областного совета НКАО от 20 февраля 1988 года, провозглашение НКР в 1991 году или другие политико-правовые акты.

Нагорно-Карабахская Республика была провозглашена совместной сессией Нагорно-Карабахского областного и Шаумяновского районного Советов народных депутатов от 2 сентября 1991 года, когда неизбежность крупномасштабного военного противостояния была очевидна всем. Тем не менее, СССР на тот период еще формально существовал, действовала Конституция СССР и советские законы. Приводим полный текст данного документа, роль которого в новейшей истории края трудно переоценить:

Ссылка на действующую Конституцию и законы Союза ССР, предоставляющие народам автономных образований и компактно проживающим национальным группам право на самостоятельное решение вопроса о своем государственно-правовом статусе в случае выхода союзной республики из СССР, совсем не случайна. В ст. 3 Закона СССР «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», говорилось:

«В союзной республике, имеющей в своем составе автономные республики, автономные области и автономные округа, референдум проводится отдельно по каждой автономии. За народами автономных республик и автономных образований сохраняется право на самостоятельное решение вопроса о пребывании в Союзе ССР или в выходящей союзной республике, а также на постановку вопроса о своем государственном правовом статусе.

В союзной республике, на территории которой имеются места компактного проживания национальных групп, составляющих большинство населения данной местности, при определении итогов референдума результаты голосования по этим местностям учитываются отдельно» (10).

Напомним, что 30 августа 1991 года уже была принята Декларация Верховного Совета Азербайджана «О восстановлении государственной независимости Азербайджанской Республики», а 18 октября того же года – Конституционный акт о государственной независимости. Данные документы принимались без проведения референдума, то есть без учета мнения как населения республики, так и автономных образований и компактно проживающих национальных групп, что является принятой общемировой практикой.

Отказываясь от советского наследства, в Баку, тем не менее, не собирались отказываться от полученных в советское время границ – ведь в состав Азербайджанской Демократической Республики 1918-1920 гг., правопреемство с которой официально провозглашалось декларацией, Нагорный Карабах де-юре никогда не входил, являясь спорной территорией (11), статус которого должна была определить Парижская мирная конференция.

Провозглашение Нагорно-Карабахской Республики явилось шагом, вполне оправданным и закономерным с точки зрения исторического правопреемства, требующим, однако, дальнейшей легитимации в форме всенародного референдума.

В полном соответствии с действовавшим на тот момент советским законодательством 10 декабря 1991 года в Нагорном Карабахе был проведен общенациональный референдум. Его вопрос был сформулирован следующим образом: «Согласны ли Вы, чтобы провозглашенная Нагорно-Карабахская Республика была независимым государством, самостоятельно определяющим формы сотрудничества с другими государствами и сообществами?» Абсолютное большинство населения (99,89%) ответило на данный вопрос положительно.

Стоит заметить, что и декларация от 2 сентября, и референдум 10 декабря сами по себе являлись большим компромиссом с карабахской стороны. И отнюдь не только потому, что был предложен путь, отличный от того, который рассматривался в качестве главной цели в начале Карабахского движения – провозглашение самостоятельной республики, а не воссоединение с Арменией. Политико-правовые акты второй половины 1991 года были направлены на создание НКР в искусственно навязанных и произвольно установленных границах НКАО. На протяжении пребывания в составе Азербайджанской ССР границы Нагорно-Карабахской автономной области создавались и корректировались таким образом, чтобы, во-первых, исключить непосредственную границу с Арменией, а во-вторых, чтобы транспортная инфраструктура внутри самой НКАО проходила либо через сопредельные районы Азербайджанской ССР, либо через существующие или искусственно создаваемые азербайджанские анклавы внутри самой области (12). С принятием в 2006 году новой Конституции НКР были уточнены некоторые моменты, в том числе и вопрос о границах: согласно статье 142, «до восстановления целостности государственной территории Нагорно-Карабахской Республики и уточнения границ публичная власть осуществляется на территории, фактически находящейся под юрисдикцией Нагорно-Карабахской Республики». (13) Исходя из современных реалий, совершенно очевидно, что любая попытка изменения существующей границы между НКР и Азербайджаном, пусть и предпринимаемая под благовидным предлогом (например, возвращения беженцев» в рамках реализации так называемых «Мадридских принципов») неминуемо приведет к новым крупномасштабным столкновениям.

Военные действия, происходившие в Нагорном Карабахе с 1988 года, с развалом СССР вылились в настоящую войну. В ходе широкомасштабных боевых действий нападающая сторона применяла все виды тяжелой техники и авиацию. Было уничтожено 85 % действующих промышленных комплексов, половина жилого фонда, сотни объектов социально-культурной сферы, большая часть всех видов инженерных коммуникаций и объектов энергетики Нагорного Карабаха. Колоссальный ущерб понесло сельское хозяйство – основа экономики края.

После заключения перемирия при посредничестве России в мае 1994 года, находясь в исключительно сложном положении, непризнанное государство вынуждено было параллельно с процессом восстановления разрушенного начать процесс экономических преобразований. Ситуацию предельно обостряли и обостряют до сих пор непрекращающиеся угрозы «перерешить» конфликт военным путём и соответствующих действий. Еще в июне 1995 года, через год после заключения перемирия азербайджанский военный эксперт Джангир Араслы применительно к карабахской проблеме писал: «Безусловно, политический путь ее завершения предпочтительней военного, но не всегда бывает возможным. Не исключено, сложатся условия, когда единственно возможное для Азербайджана решение конфликта будет обеспечено только за счет нанесения противнику военного поражения. В этом случае единственным выходом для республики станет ТОТАЛЬНАЯ ВОЙНА, которая и откроет дорогу к ПОБЕДЕ». Летом 2010 года парламент Азербайджана принял военную доктрину, которая признает право использования силы в разрешении нагорно-карабахского конфликта. Самым интересным в этой доктрине является то, что по своей сути она противоречит Основному закону страны.

Заметим, что правомочность и юридическую обоснованность упомянутого документа де-факто приветствовали многие в США. Так, ведущий эксперт американского Heritage Foundation по вопросам России, Евразии и международной энергетической безопасности Ариэль Коэн дал ясно понять, что рассматривает Азербайджан как страну, пострадавшую от агрессии в 1988-1994 гг. Интересно, что г-н А.Коэн включает в свою оценку и тот временной период, когда конфликт происходил в рамках СССР (1988-1991 гг.), т.е. был внутренним делом этого государства и протекал в совершенной другой политико-правовой плоскости. В частности, в зоне конфликта находились советские войска, а между Арменией и Азербайджаном была развернута в дозоры целая дивизия во избежание приграничных столкновений. Кроме того, г-н А.Коэн подтвердил право Азербайджана на использование силы для восстановления своей «территориальной целостности». Данное заявление американского эксперта в принципе можно трактовать как сигнал, дающий «добро» на выход Азербайджана из бессрочного соглашения «О прекращении огня» заключенного в мае 1994 года при посредничестве России. Надо полагать, что на Западе достаточно много экспертов, аналогично А.Коэну предлагающих учитывать интересы только одной из сторон, более итого – той стороны, которая на всех этапах карабахского конфликта выступала инициатором его интенсификации, перевода на качественно новый уровень (об этом свидетельствует хотя бы хронология первого использования противоборствующими сторонами новых видов вооружения, которую дает в своей книге (14) упоминавшийся выше Дж.Араслы).

Таблица

 

Реактивная система залпового огня «Град» 13.01.92 г. Азербайджан

Переносной зенитно-ракетный комплекс «Игла» (15) 30.01.92 г. Армения

Вертолет огневой поддержки Ми-24 13.02.92 г. Азербайджан

Тактический вертолетный десант 5.03.92 г. Азербайджан

Штурмовик Су-25 8.05.92 г. Азербайджан

Парашютный десант 18.09.92 г. Азербайджан

 

Мы так подробно останавливаемся на комментариях участника «Валдайского клуба» г-на Коэна потому что они, как можно предположить, дают более адекватное представление о спектре самых разнообразных мнений, присутствующих в одних только США, относительно перспектив развития событий вокруг Нагорного Карабаха. Напомним, американский конгресс традиционно упрекают в «проармянских» настроениях, хотя эти настроения давно уже уравновешиваются комплексом лоббистских усилий другой стороны и ее симпатизантов.

Стоит предположить, что подобный же спектр мнений имеется в экспертно-аналитических кругах и в Европе, и в России. Например, в мае 2010 г. Европарламент принял резолюцию по политике ЕС в регионе Южного Кавказа из контекста которой можно сделать вывод о том, что войну в Нагорном Карабахе в конце 1991 года начала армянская сторона, а не Азербайджан. Данная, скажем прямо, оригинальная трактовка, видимо, связана с тем, что своеобразный «отсчет времени» в данном документе ведется от сложившегося сегодня статус-кво, и нет никаких пояснений о том, как именно этот статус-кво в зоне конфликта сформировался. Кроме того, не следует забывать, что в «советский» период конфликта он инструментально использовался в целях ослабления Советского Союза, и поэтому симпатии западного общественного мнения и СМИ были на стороне карабахцев. Однако начиная с осени 1991 года ситуация резко меняется, что можно проследить хотя бы по смене риторики газетных и аудиовизуальных материалов того периода. Согласимся, невозможно предположить, что на Западе нет грамотных специалистов, досконально разбирающихся в хронологии и основных этапах конфликта, прекрасно понимающих его характер и основные движущие мотивы (16).

Между тем, интересные и непредвзятые работы по новейшей истории Нагорного Карабаха имеются, и их авторы зачастую представляют государства, расположенные в тысячах километрах от Кавказа. В качестве примера приведем некоторые фрагменты статьи японского автора Кимитака Мацузато (17), детально исследовавшего политическую динамику внутри и вокруг Карабаха в первой половине 2000-х годов (включая и полевое политологическое изыскание в апреле 2005 года). Автор справедливо отмечает, что «академическая ситуация вокруг непризнанных государств, возникших на территории бывших социалистических стран, выглядит, мягко говоря, противоестественной: многие исследуют так называемые «проблемы непризнанных государств», но мало кого они интересуют как таковые. И это несмотря та то, что… каждое из них создало свой собственный, часто уникальный политический режим. Причины подобного явления разнообразны. Это и преобладание в мировом информационном пространстве сведений об этих государствах, предварительно «профильтрованных» противной стороной (Азербайджаном, Грузией, Молдавией) или прямо исходящих от неё, и всё ещё распространённое представление о якобы «марионеточном» характере непризнанных государств, непосредственной зависимости Карабаха от Армении, а Абхазии и Приднестровья от России. Понятно, что всё это отнюдь не стимулирует интереса к исследованию их внутренней политики, более того – ставит под сомнение самую возможность рассматривать их внутриполитическую динамику в качестве самостоятельного предмета научного анализа» (18). Заметим, что признание Абхазии Российской Федерации в 2008 году повысило степень интереса к её внутриполитической динамике, в том числе и со стороны Запада, однако этот интерес носит по большей части конъюнктурный характер. Что же Нагорного Карабаха, то, по мнению японского исследователя, НКР «стоит несколько особняком среди прочих непризнанных государств. В советский период территория Нагорно-Карабахской Автономной области (НКАО) составляла 5200 кв. км. В результате войны с Азербайджаном 1991-1994 гг. Карабах, с одной стороны, потерял около 1000 кв.км, а с другой, приобрёл порядка 8000. Однако из этого вовсе не следует, что им была одержана победа. Если не считать района Агдама, карабахская экспансия была направлена в основном на запад и на юг и на юг и имела в виду воссоединение с Арменией и Ираном. В результате большая часть приобретенной территории НКР покрыта горами и малонаселена. Правда, эти горы имеют немаловажное стратегическое значение – Лачинский коридор связывает Карабах с Арменией, а в северной части этой горной местности находятся источники воды, обслуживающие и Карабах, и Азербайджан… несмотря на завоевание (здесь и далее стилистика автора сохранена – Ред.) Карабахом Агдама,Степанакерт всё ещё находится в пределах досягаемости азербайджанских ракет (выделено нами – Ред.). По той же причине единственный на территории НКР аэропорт Ходжалу, находящийся к северо-востоку от Степанакерта, парализован…» (19) Возобновление работы степанакертского аэропорта в 2011 году, как известно, стало поводом для угроз со стороны Азербайджана сбивать следующие в Нагорный Карабах гражданские суда. На открытые угрозы воздушного разбоя был вынужден отреагировать даже посол США в Баку Мэтью Брайза, заявивший о необходимости нахождения Азербайджаном и Арменией согласованного решения о функционировании аэропорта в Степанакерте.

«Благодаря армянской диаспоре голос Карабаха доходит дл мировой общественности, – продолжает К. Мацузато. – …Карабах через Армению обеспечен телефонной связью со всеми миром. Международные делегации без особого труда въезжают на территорию НКР через ту же Армению, имеют возможность наблюдать за ходом здешних выборов, отслеживать иные политические события в регионе… выборы всех уровней, проведённые в НКР, были высоко оценены международными наблюдателями за «демократичность и прозрачность»… На территории Карабаха нет российских войск, так как сама карабахская армия читается сильнейшей на Кавказе… единственным фактором, который до сих пор портит международный имидж Карабаха, является, пожалуй, лишь упомянутая «победа» над Азербайджаном с сопутствующими ей проблемами беженцев и оккупированных территорий» (20).

В дискурсе карабахской элиты демократия часто представляется важным условием сохранения государственной независимости в предположении, что международному сообществу будет трудно требовать «воссоединения» демократического Карабаха с «тоталитарным» Азербайджаном. Верно, по мнению карабахцев, и обратное: развитая государственность в принципе гарантирует её собственную демократичность.  Для сегодняшних жителей Карабаха Азербайджан уже не указ. Когда они хотят подчеркнуть высокий уровень государственности и демократизма своей республики, то предпочитают именовать себя с «Ереванской Арменией» и в большинстве случаев отдают предпочтение НКР. Мотивировка при этом примерно такова: …когда Ереванская губерния занимала пригорную Армению, в Карабахе действовала система княжеств-меликств, которые управлялись на совещательных принципах; иными словами, Карабах никогда не знал абсолютной монархии, и исторических корней для авторитаризма здесь нет. Причины высокого уровня государственности и демократии в НКР сами карабахцы часто усматривают в незначительных размерах территории своей республики и её этнической однородности. Даже левая оппозиция признаёт, что подтасовать голоса на выборах здесь невозможно: «На такой маленькой территории, где все знают друг друга, никто не может позволить себе такую роскошь, как фальсификация голосов» (21).

Не касаясь истории формирования Азербайджанской ССР, в состав которой Карабах вошёл в качестве автономной области и не по своей воле, и взаимных территориальных претензий сторон, можно отметить два ключевых фактора:

1) В исторической памяти армян-карабахцев решение советского правительства о вхождении Карабаха в АзССР ассоциируется с другим дипломатическим поражением раннесоветских лет, а именно – с отказом большевиков от претензий на Восточную Анатолию, с одной стороны, и от требования моральной и материальной компенсации Турцией геноцида армян 1915 г., – с другой. В памяти армян проблема Карабаха напрямую связана с геноцидом 1915 года, и одно это ужесточает позицию армян-карабахцев вокруг НКР;

2)  По мнению карабахцев, их край никогда не принадлежал независимому Азербайджану, и потому карабахский вопрос не имеет никакого отношения к сепаратизму. Даже во время краткой территориальной принадлежности Карабаха Азербайджанской демократической республике 1918-1920 гг. Лига наций признавала «спорность» данной принадлежности (22). В советский период Карабах входил в СССР как независимого государства, оставаясь подведомственным Баку только в административном отношении. Следовательно, принцип международного права о неприкосновенности государственных границ не касается проблемы Карабаха, и здесь позицию Степанакерта всегда отличала твёрдость и принципиальность. Очевидная неизбежность распада СССР подтолкнула карабахцев к проведению референдума о своей независимости, состоявшегося в международный день прав человека – 10 декабря 1991 года с тем, чтобы не допустить совершённого факта включения своей территории в состав независимого (выделено автором – Ред.) Азербайджана (23).

Нежелание замечать известные любому добросовестному исследователю очевидные факты, адекватно оценивать как этапы азербайджано-карабахского противостояния, так и эволюцию государственно-политической системы внутри самого Нагорного Карабаха  – лишь один частный пример того, что «урегулирование» проблемы вышло далеко за пределы региональной «повестки дня», а благие декларации различных игроков плохо соответствуют их реальным интересам. Пока не удастся вырваться из этого порочного круга – наивно ожидать «прорыва» (если, конечно, не рассматривать всерьез сценарий военного решения). Не менее предсказуемыми являются и неудачи всех без исключения попыток сделать из Карабаха фасадную площадку в целях демонстрации достижений «перезагрузки» применительно к урегулированию конфликтов на постсоветском пространстве. Мнение американского политолога Грэга Нэйшна о том, что, несмотря на попытки перезагрузки и улучшения отношений между Россией и США, интересы последних на Кавказе прямо сталкиваются (24), по-прежнему актуально и будет оставаться таковым. Многочисленные встречи и консультации приводят лишь к тактическим результатам и локальным успехам, а драматические события на Ближнем Востоке и в Северной Африке ставят трудноразрешимые вопросы (25). Разнообразные переговорные форматы, официальной целью которых является преодоление застарелых межэтнических конфликтов, превращаются в канал влияния на внутреннюю и внешнюю политику постсоветских государств по ближневосточному (в частности, палестино-израильскому) «образцу». Карабахский конфликт вот уже третье десятилетие влияет на внутриполитические процессы в Армении и Азербайджане и определяет военно-политическую «температуру» на Южном Кавказе. Градус воинственной риторики последовательно подогревается, и этому пока не могут помешать никакие попытки российской дипломатии разрядить взрывоопасную атмосферу путем выработки схем двустороннего взаимодействия и с Ереваном (обеспечение безопасности, инвестиции), и с Баку (энергетика и другие виды экономического сотрудничества). Интерес Москвы к обеспечению устойчивого мира на Южном Кавказе обусловлен ее жизненными интересами – любое возобновление боевых действий вокруг Нагорного Карабаха может привести к очень серьёзным последствиям как минимум на Северном Кавказе с компактным проживанием многочисленных армянской и азербайджанской диаспор.

События 2010 и 2011 годов подтверждают тревожные тенденции, когда переговоры на высоком уровне слабо соотносятся с происходящим в «полевых условиях».

Источник: Нагорно-Карабахской Республике 20 лет [к годовщине провозглашения независимости]. Сб. докладов Института политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона. М.: Центриздат. 2011.